Люди, о которых пишут Александр Кукушкин и Владимир Максянов, жили в нашем селе. На нашей улице. Они представляют собой собирательный образ советского алкоголика. Сейчас мы вспоминаем о них с долей иронии. Они были. И ушли. Ничего не оставив после себя.

          Валентин Суворов человек заслуженный, где-то 15 лет учился в исправительных лагерях. Человек добрый, пока его не доведут. Жена пилила-пилила его, пока он ножовкой не распилил ей руку. Не успела зажить рука, как ее пришлось легонько тяпнуть топором по башке. Она все показывала всем на порядке эту рубленую рану. Я сам видел – рана не глубокая, только шкура повреждена, а череп вроде целый. Но судья, зверюга, дал четыре года строгача. Долго мы скучали без его песен. Бабушки на лавочке все горевали: «Когда же он придет?». Уже, вроде, должен откинуться. Но тут, за месяц до свободы, неожиданно наш Валентин скончался. Вызвали, как положено, жену. Она приехала, но труп не забрала, а накопления его аккуратно подгребла, более 400 рублей. Ей все советовали: «Купи, мол, пальто, сапожки, платок». Нет, сука, все спустила на пропой!

          1975 год. Врезалась в память картина притона, куда я попал не по своей воле.

Друг упросил меня составить ему компанию и посетить квартиру Нинки Суворовой - там кочегары будут отмечать выходной после ночной смены и у них должна быть трехлитровая банка спирта.

Нинка сожительствовала с Сурковым в бывшей квартире бабушки Билык на живописном берегу барденного болота. Вид болота ужасающий – темная вязкая жижа источает зловонные ароматы – редкая птица пролетит над ним. Под стать этим запахам и атмосфера в квартире. Слева от входа большая кровать, на которой в верхней одежде спят Нинка и Сурков. Справа на кухне за столом сидит Биткин и, увидев нас, торопливо пьет из стакана. В банке спирта осталось на донышке.

Мой товарищ наливает себе полстакана уже разведенного спирта и выпивает. Ищет, чем бы закусить. На столе выбор небольшой – кости от селедки, корки хлеба и в банке остатки кильки в томате. Разносолов не видать. Друг нашел более менее приличную корочку хлеба и тут началась задушевная беседа. Я  пить не стал, а с интересом наблюдал за происходящим. Вот по стенке из зала пробирается второй Биткин, Паша. Ему подносят порцию, он выпивает и опять по стенке отправляется в обратный путь. Не дойдя до дивана нескольких сантиметров, рухнул на пол, блаженно вытянулся и ритмично засопел. Еще один пассажир очнулся на время, получил свою порцию и затих. Битый (Биткин) за столом незаметно заснул и тихонько сполз под стол, придавив ноги другу. Тот выдернул из-под него свои ноги и положил сверху.

Содержимое банки катастрофически заканчивалось. Остатки достались вовремя проснувшемуся Суркову. И тут очнулась сама хозяйка. От острой алкогольной недостаточности ее могло бы спасти хотя бы 100 грамм. А их не было. «Там ведро с бражкой, зачерпните кружку» - крикнула Нинель. В ведро по ошибке уже накидали полно окурков и наплевали. Сурков взял кружку, разогнал днищем окурки, зачерпнул, внимательно посмотрел в нее, убедился, что постороннего в ней ничего нет. Услужливо подал Нинке бокал. Она жадно проглотила содержимое и облегченно вздохнула: «Господа! Угостите даму сигаретой1». – «Извольте, мадам!».

                                                                                        Историческая справка

          В бродильном отделении было восемь чанов для готовки браги под перегонку на спирт, а девятый чан предназначался для готовой продукции (Даже песня была придумана: «Я сегодня до зари встану и к девятому пойду чану». Пел, по-моему, Лещенко. Наверное побывал на нашем спиртзаводе).

У чана очередь. Завсегдатаи и начинающие алкоголики терпеливо ждут своей доли. Почти у всех в карманах капроновый женский чулок и консервная банка, а по неписаному закону, тот, кто начал цедить, должен всех напоить, а потом сам насладиться. Вот, не повезло одному, набирает в чулок массу и цедит в банку. Очередь не редеет, некоторые встают повторно. «Сколько же вас, мать вашу!». А тут еще с вопросами: «Чего нагоняешь волну?».

- «Да вот, крыса то и дело подплывает». Глянули в люк цистерны, а там облезлый разбухший бок дохлой крысы.

                                                                                            Александр Кукушкин

          На нашей улице жизнь каждого была на виду у всех. Мария Эксперовна (кажется, так ее звали), мать Нины Суворовой, эвакуированная из Ленинграда, была из интеллигентной семьи. Кем она работала на спиртзаводе, я не знаю.

Однажды, во время сильного паводка, я на лодке через открытые ворота у гаража доплыл до весовой. Был поздний вечер, горели фонари. Чтобы лодка не села на мель, я ее оставил так, чтобы до нее можно было дойти в сапогах. И тут явление: подходят ко мне, изрядно шатаясь, Валентин с Нинкой. Были на бражке, как у нас говорили. Я сижу на корме, Нинка держит нос лодки пока Валентин забирается в нее. Он залез в лодку и, вместо того, чтобы помочь жене, уселся на лавочку спиной к ней. Нинка стоит в воде, закидывает правую ногу в лодку и тут ее шатнуло назад, она тянет лодку на себя, чтобы не упасть. Нос лодки пошел на нее, я не могу удержать, а Валентин этого не видит. Нинка падает навзничь в ледяную воду, одна нога в лодке, другая под лодкой. Услышав шум, Валентин поворачивается, видит эту картину и, вместо того, чтобы помочь жене, вылезти из-под лодки заорал: «Чего улеглась, туды-т твою, растуды-т. Вставай!». Нинка кое-как выползла из-под лодки и побрела в сторону дома. Мы плыли за ней. Шла до самого дома и материлась, а это метров двести…

           У Сивуновых в войну под Ленинградом погиб мамин брат Алексей. Остались сноха тетя Тая и ее сын Юра. Дедушка, когда пришел с фронта в 1946 году, перевез семью из-под Сталинграда в совхоз «Большевик». В то время совхоз только образовывался. Тетя Тая с сыном остались в Сталинграде, где она второй раз вышла замуж. Муж, молдованин, получил за что-то срок на родине и отбывал его на строительстве канала, где они и познакомились. Родственные отношения сохранились. Муж тети Таи несколько раз приезжал к нам в отпуск. Утром позавтракает, уплывет на лодке, поставит сеть. К обеду приплывает с рыбой. Вечером они с отцом выпивали, много беседовали. Гость рассказывал о родине, о том, какие хорошие вина в Молдавии и какие там овощи, фрукты. А тут после ремонта стал работать завод, пошел аппарат. Отец с гостем пошли в душ. После душа мой папа решил показать гостю нашу экзотику: повел его на бражку. Один держит женский капроновый чулок, наполненный бражкой, остальные подставляют жестяные консервные банки и пьют. Гость пить бражку наотрез отказался, стоял и смотрел на это действо, но, когда бражка перестала идти самотеком, эту, как бы женскую ногу, стали ласково оглаживать, чего с женщинами они давно уже не делали, потекла густая рыжая брага. Гостя-молдаванина начало рвать и он пулей выскочил из бродильной.

                                                                                                Владимир Максянов